Березовский - «золотое гнездо»

Фото​ Прокудина-Горского

6 ноября 2022 года исполнилось 170 лет со дня рождения Мамина-Сибиряка. Памятная дата для Урала, недаром губернатор Евгений Куйвашев подписал указ, которым объявил 2022-й Годом Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка в Свердловской области. Говоря о творческом наследии классика, министр культуры Светлана Учайкина отметила: «Мамин-Сибиряк, без сомнения, – создатель литературного памятника жизни уральских горнозаводчиков. И его творчество помогает нам лучше понять историю своего края, по-новому взглянуть на то, как развивался и продолжает развиваться наш регион».

Березовчанам классик особенно дорог, ведь наши золотые промыслы он упоминает и описывает в своих произведениях неоднократно. Например, картина Берёзовского завода запечатлелась на страницах писем с Урала: «Общий вид берёзовских построек довольно веселый, даже с известными признаками довольства, хотя настоящие большие избы все старинной постройки, а новые избушки чуть слеплены из тонкого жердяка. Исключением является десяток новых хороших домов по главным улицам, но эти дома уже совсем «на городскую руку», а не на заводский манер, как строятся на всех уральских горных заводах… Самый веселый вид в Берёзовском заводе – это в центре с плотинки пруда. Налево площадь с красивым господским домом и тенистым садом, направо тоже площадь с каменной церковью посредине, сейчас под плотиной собственно «завод», т. е. разные дробильные, толчейные и промывальные машины...». [С Урала. Письмо девятое, с. 317-318.].

Предваряет это живое описание очевидца довольно обширный экскурс в историю местных золотых промыслов с приведением множества статистических сведений по золотодобыче, позаимствованных автором «из словаря покойного историка Чупина».

Фото​ Прокудина-Горского

Дмитрий Наркисович серьезно изучал постановку горного дела на уральских и сибирских заводах. В конце 1880-х годов он даже сам хотел заняться добычей золота, для чего намеревался взять в аренду земли у башкир. Друзья по «золотоприисковым странствиям» вспоминали, что он так «врос» в тему старательского промысла, что сам отмывал шлихи, снимал пробы, работал на бутаре.

Результатом этих путешествий стала статья «Золотое дело», напечатанная в Ирбитском «Ярмарочном листке» в 1884 году. Она открыла серию произведений, вскрывающих проблемы золотого дела на Урале.

9 января 1885 года писатель под псевдонимом Баш-Курт опубликовал в №9 газеты «Новости и биржевая газета» очерк «Золотое гнездо»; в «Волжском вестнике» за 1885 год – очерки из записной книжки охотника (№3 – «В болоте»; №№110-112 – «Зимняя вольница»), а в 1890-м в №№10-12 журнала «Северный вестник» выходит очерк «Платина».

«Золотое гнездо» – подробное описание Берёзовского завода. Называя поселение типичным «золотым гнездом», автор отмечает многочисленное количество напастей, свалившихся на участников промысла. Кто здесь только ни работал: «сюда сгонялся народ со всех сторон и записывался в горнорабочие» . Это были и рекруты, выслуживавшие здесь свой солдатский срок, и каторжные рабочие.

Словом, «этнографический состав представляет довольно запутанную картину»: «Наши берёзовские, вообще, отличаются большой нервностью… Народ был все опытный и создал настоящий героический период в берёзовской истории, когда не столько разрабатывали золотоносные жилы, сколько тянули жилы из живых людей, избивая нещадно плетьми и батогами, заключая в колодки и цепи и заживо гноя в застенках. Тогда были заложены первые основания для дальнейшей выработки берёзовской нервности». Тяжелый каторжный труд и условия жизни людей на приисках вызывают содрогание: «Если про уральские горные заводы говорят, что они, как село скудельниче, купленное ценою крови, построены на костях человеческих, то это сказание к героическому периоду Берёзовска может быть применено сугубо… Палка, кнут и застенок служили этим неудобосказуемым немецким чинам единственным средством выбивать из березовской почвы жалкие золотые крохи, и в результате получилась не работа, а что-то вроде десяти египетских казней».

Жестокое время, когда за любую провинность наказывал военно-полевой суд. Каторга, взяточничество, легкость нравов, казнокрадство. Автор подчеркивает, что все это – прямое влияние каторги. Варварские, низменные отношения между рабочим людом и начальством порождали злобу и безнравственность у людей. Обыкновенные человеческие отношения не приветствовались. Пристрастие к воровству и сокрытию истинной картины «начальством» автор подчеркивает особо: «Урал там, где речь касается горного дела, представляется настоящим царством канцелярской тайны, так что добыть самые невинные цифры представляется колоссальным трудом». Как результат – завышенная себестоимость берёзовского золота.

Фото​ Прокудина-Горского

После отмены крепостного права золото у нас получали казенным способом, что тоже не уменьшило его стоимость. Отрядные артели работали повсеместно. Добывали как жильное, так и россыпное золото. Процветала организованная система воровства драгметалла у государства, т.к. принимали его у артелей в несколько раз дешевле, чем потом сдавали в казну.

Конечно, добычей золота занималось не все население завода. Развивались и кустарные промыслы: кузнечное, столярное, сапожное, камнерезное ремесла. Гранильному и камнерезному промыслу на Урале Мамин-Сибиряк посвятил очерк «Самоцветы», в котором приведены интересные сведения о численности и демографии берёзовских гранильщиков из статистического сборника екатеринбургского земства о промыслах в Екатеринбургском уезде, вышедшего в 1887 году под редакцией земского статистика П. Н. Зверева: «Вот цифры: в самом Екатеринбурге гранильным промыслом занимается 88 мужчин, 87 женщин, 38 мальчиков и 35 девочек; в Верх-Исетском заводе (от Екатеринбурга в 1 версте) 14 мужчин, 12 женщин, 8 мальчиков и 8 девочек; в Берёзовском заводе (12 вёрст от Екатеринбурга) 219 мужчин, 287 женщин, 161 мальчик и 187 девочек; наконец, в Мраморском заводе (40 вёрст от Екатеринбурга) 113 мужчин, 133 женщины, 105 мальчиков и 85 девочек. В общей сложности различною обделкой камня заняты 434 мужчины, 519 женщин, 312 мальчиков и 315 девочек. Из этих цифр, прежде всего, выступает перевес женской рабочей силы над мужскою: женщин работает больше, чем мужчин, на 85 человек, а девочек сравнительно с мальчиками — на 3 человека. Затем, взрослых занято обработкой камня 984 человек и детей 627 человек. Такое крупное преобладание женского и детского труда уже служит лучшим доказательством тех ненормальных условий, какими обставлен самый промысел, носящий характер кустарно-семейного производства… Во всяком случае, для берёзовского обывателя гранильный промысел не составляет серьёзной статьи заработка и часто он бьётся из-за хлеба на воду, но дело в том, что на месте других работ меньше, чем в городе, а упомянутым 854 душам принадлежит всего 111 десятин покоса, 43 лошади, 55 коров и 6 голов мелкого скота. Значит, здесь работает открытая всем четырем ветрам голая беднота…» [Самоцветы, с. 313-314]

Из очерков Мамина-Сибиряка мы узнаем и о состоянии образования в заводе: «На десять тысяч берёзовского населения приходится всего две школы – мужская на 90 мальчиков и женская на 90 девочек, и в то же время больше 20 кабаков».

Очерк «В болоте» имеет подзаголовок «Из записок охотника». В нем Мамин-Сибиряк с наблюдательностью натуралиста описывает заросшие озера Урала, опасные для путника: почва под ногами «колышется», нога иногда проваливается совсем. А над водой поднимаются тяжелые испарения. И еще один враг – болотная мошка и комары. Лето, жара, зной. И среди этих болот – неожиданная встреча с бабушкой-травницей и ее рассказ. «В Берёзовском заводе тогда мы жили, настоящие, значит, берёзовские были, а в те времена, ух, как строго было… Казенные были, а тут начальство сторожит, потому и с начальства тоже спрашивали. Давно это, милушка, было, тогда еще тебя и в помине-то не завелось, – ну, вот и присылают к нам в Берёзовск одного начальника, Павла Лександрыча… А как прислали его, народ весьма взвыл, волком взвыл, потому больно строг был Павел-то Лександрыч. Из немцев он; ну, и все требовать зачал, чтобы по закону, а тогдашние-то порядки хуже смерти были… Да и работа эта в Берёзовске на промыслах была самая проклятущая: золото добывали по шахтам, в земле, милушка, робили, как черви землю-то точили…Тяжелая была работа, ну, а начальство требует, а чуть что – сейчас палками…Нынче уж этого нет, а прежде у нас на промыслах за все палками мужиков колотили. Павел-то Лександрыч больно уж донял тогда весь Берёзовск: и работою и своими порядками… Пробовали его подкупать, как других начальников, так куда тебе – приступу нет. Просто бедовенная беда, народу-то по приискам тыщи приколотились – все заведовали… И раньше начальство было, и взятки оно брало, сколько хотело, и вообще действовало не по закону, а жилось куда легче, чем при Павле Лександрыче; а он все по закону делал…

Помаялись-помаялись наши мужики, а ведь тогда по-военному все было – везде солдаты стояли, казаки. Ну, старики, которые промеж себя поговорили, посоветовались и вырешили, что надо выручать мир, потому всем петля на шею…».

Задобрить строгого неподкупного начальника «мир» решил старым проверенным способом: «подсунув» ему самую красивую девушку. То, что она была уже замужем, «мир» не особо волновало: «Баб разве спрашивают в этакие дела мешаться?.. Конечно, по промыслам бабы везде балуются, а в Берёзовском это даже совсем нипочем, а мне-то стало обидно, што меня свои же в яму толкают. И вскинулась я на дедушку, так с кулаками над ним и хожу: «Ты, такой-сякой, чему меня учишь, а? Как у тебя, старого, язык повернулся?..» А он на меня. «Разве, – говорит, – я тебя из-за денег посылаю, глупая? Ежели, – говорит, – мир так порешил, потому как от Павла Лександрыча житья нет… Мир-то больше нас с тобой. Послужи миру-то, а твоей вины тут никакой не будет». Я реветь, а дедушка смотрел-смотрел на меня, снял рубаху, повернулся спиной и говорит: «Смотри, дитятко, какие у меня узоры-то нарисованы, да я не ревел, когда миру надо было послужить…» А спина у дедушки вся исполосована белыми рубцами, точно вот обожжена чем, и кости даже знать, где были измочалены палками… Это его палками наказывали, когда он еще в шахте робил и шахту затопил, потому ему тоже от мира наказ такой был. Ему за это за самое пятьсот палок и всыпали… Подневольный народ тогда был, замаяли подземной работой, вот мир и порешил шахту у начальства затопить, а дедушка в штегерях ходил – его и заставили…».

В этом небольшом рассказе, мало известном читателям, нравы и обычаи, характерные для заводских поселений Урала, представлены ярко и многое дают для понимания уклада жизни завода начала XIX века.

Быт старателей Березовского завода. Фото из музея золота.

Мамина-Сибиряка живо интересовала и судьба крупнейшей на Урале Берёзовской компании, организованной в 70-е гг. XIX века на месте бывших казенных промыслов. Очерк «Зимняя вольница» , вошедший в четвертый том полного собрания сочинений в 20 томах, не переиздавался с момента первой публикации в газете «Волжский вестник» в 1885 году. По сути это путевые заметки Дмитрия Мамина, составленные во время поездки в марте 1985 года в Берёзовский завод. Писателя интересовало, как ведутся зимние работы на промыслах, и он договорился с «одним знакомым золотопромышленником, Николаем Гавриловичем», успевшим сделать заявку на разработку участка в Монетной даче, на реке Пышме.

Из разговора со своим спутником Дмитрий Наркисович узнает: несмотря на «Устав о частной золотопромышленности», теоретически открывавший доступ к разработке золота «всем партикулярным людям, на практике обставился такими затруднениями, которые едва в состоянии перенести даже капиталисты средней руки, так что вся золотопромышленность теперь находится в руках наших богачей-кулаков, которые в состоянии побороть затруднения и за это получают сторицей с рабочих…».

Не имея средств самостоятельно заявиться на участки, простые старатели вынуждены работать на чужих приисках и сдавать золото по той цене, которую заблагорассудится назначить хозяину, трудиться на свой страх и риск, хотя «простые мужики-старатели в золотом деле знают гораздо больше образованных горных инженеров!».

В итоге часто шахты, устроенные компанией Асташева на широкую ногу, оснащенные машинами по последнему слову техники, оказываются брошенными: «Перед самым Берёзовским заводом, налево от дороги стоит заброшенная Ильинская шахта, которая, говорят, стоила компании полмиллиона; около нее целая площадь завалена пустыми породами! Золота эта дорогая шахта не дала, как и другие компанейские шахты; теперь от нее остался всего один каменный корпус да высокая кирпичная труба – и корпус, и труба выкрашены нежной розовой краской, эмблемой юности и… не оправдавшейся надежды».

В этом очерке писатель подробно описывает устройство шахт и разрезов, промывку песков на вашгерде, геологические особенности жильного и коренного золота.

А каким было само поселение, открывающееся глазам путешественника, едущего по тракту из Екатеринбурга? «…из-за зубчатой стены соснового леса открылась широкая, едва всхолмленная равнина, перечеркнутая в средине ничтожнейшей речонкой Берёзовкой.

Направо от селитьбы виднелась совсем голая «степь», как называют у нас всякое открытое место, налево – тоже; редкий сосновый лесок топорщился только по окраинам, точно скверно выбритая борода. Масса бревенчатых домиков облепила оба берега Берёзовки и на заднем плане слилась в одну сплошную полосу; на этом сером фоне красиво выделялись две заводских церкви, толчейная фабрика и несколько хороших домов с зелеными крышами. Ниже по течению р. Берёзовки расстилалась такая же пустыня, как и перед селеньем; один за другим вставали массивные бугры, едва тронутые жалкими остатками лесной поросли, точно они были посыпаны мелко нарубленной петрушкой».

На этих отвалах старатели «работали жилки» – кто семьями, кто артельно, а добытую кварцевую «жилку» сдавали на протолочку все тому же Асташеву за немалые деньги, и сдавали золото в его контору. С учетом всех вычетов рабочие получали в расчет в лучшем случае по 2 рубля 50 копеек. за золотник, а компания Асташева это же самое золото в Екатеринбурге сдавала по 5 рублей. Недурная комбинация выходила.

На страницах романа «Золото» , опубликованном в журнале «Северный вестник» в 1892 году, Мамин-Сибиряк показал яркую картину жизни Берёзовского завода и деятельности компании Вениамина Ивановича Асташева (в романе генерал Мансветов). На примере литературного «генерала-невидимки» Мамин-Сибиряк представил специфичную прослойку реального золотопромышленного предпринимательства конца XIX века.

Точны и зримы описания мельчайших деталей добычи «проклянного» металла на Бальчуговском заводе. А за литературным Бальчуговским спрятан реальный Берёзовский. И догадаться об этом несложно, ведь автор подчеркнул: главная сила местных золотников – в добыче не жильного золота, а россыпного. Именно так было в Берёзовском. Завод выдает себя многими деталями. Например, описанием толчеи: на которой измельчался рудный кварц у нас, отличалась от других бегунных приспособлений уральских промыслов. Чудное действо с отделением золота от кварца на амальгамированных ртутью листах проводилось уже с применением паровой машины. Прогрессу здесь способствовало мелководье речки Берёзовки (в романе она Бальчуговка).

Много перекличек в названиях шахт и приисков: прииск Богоданка образован от существовавшего Благодатного, литературная «дача Рублиха» созвучна с реальной «Монетной».

Один из главных героев романа носит прозвище Шишка. В реальном Берёзовском заводе работала шахта «Шишкаревская», а на улице Исаевой (переименованной в 1930-м в Свободы) в 1863 году по левой стороне стоял дом Ведениса Кишкина. Может, именно он стал прототипом деда Шишки: у него в романе фамилия Кишкин? Герой Мамина-Сибиряка – завистливый, охочий до золота старик, при казенных промыслах живший как барин, а при частном владельце донельзя обнищавший. Он старается любым путем разбогатеть. Для Ведениса Кишкина золото в те времена, наверное, тоже было смыслом жизни. И это отношение к драгоценному металлу в Берёзовском заводе передавалось от поколения к поколению – как дома, имущество и усадебные участки.

Дмитрий Наркисович оказался свидетелем многих преобразований, касающихся добычи золота на уральских и сибирских приисках, и отразил их на страницах своих произведений.